Все правые руки - Юрий Витальевич Яньшин

эта блестящая идея посетила вашу голову, то, стало быть, вам и карты в руки, – тут же нашелся Андрей Васильевич. – Вот вы и поговорите на эту тему с их представителем.

На этом, в принципе, их беседа, похожая на фехтовальный поединок и закончилась.

Глава 24

I

28 июня 2020 г., Украина, Волновахский р-н, г. Волноваха.

Еще вчера никаких изменений в судьбе лейтенанта Прокопчука не предвиделось. Служба шла заведенным порядком, к которому он уже попривык за время нахождения в этой артиллерийской части, куда его направили после окончания Академии сухопутных войск. Восемь месяцев пребывания на передовой наложили свой отпечаток на быт, дисциплину и некоторые взгляды на внутреннюю политику властей. Боевой задор первых недель нахождения в расположении гаубичного дивизиона, призванного охранять от натиска «сепаров» небольшой городок Волноваху с течением времени изрядно поиссяк. Относительно тихая обстановка на линии соприкосновения с неприятелем, когда ни та, ни другая сторона не решаются на проведение более активных действий, чем вялый обмен снарядами, расхолодила и разболтала дисциплину среди личного состава. Офицеры дивизиона, расквартированные в домах местного населения зачастую манкировали службой, в лучшем случае являясь только на утреннее и вечернее построение. Остальное время они посвящали, как правило, устройством своих личных дел, барышничали через подставных лиц на местном рынке волонтерской помощью, либо просто напивались до потери пульса, тем самым коротая время до ротации. Вопреки расхожей пропаганде, распространяемой наймитами «страны-агрессора», отношения между военными и местным населением не было антагонистичным. Теплых чувств, конечно, никто из сторон по отношению друг к другу не испытывал (военные подозревали местных в тайном сепаратизме и сочувствии мятежникам, а местные, в свою очередь, с недоверием относились к непрошенным защитникам, считая их объедалами и захребетниками), но явных конфликтов, а уж тем более грабежей, не было. Немного порыпавшись в патриотичном угаре, Стефан Прокопчук понял, что с системой конфликтовать – все равно, что мочиться против ветра, поэтому спустя непродолжительное время принял негласные правила игры и не только успокоил свои нервы, но и начал находить в своем положении маленькие радости. К таким радостям, несомненно, относился способ получения неплохого по величине и стабильного дохода от выполнения своих служебных обязанностей, о чем уже упоминалось ранее44. И, конечно же, в череде этих радостей далеко не на последнем месте стояло сердечное увлечение молодого лейтенанта. Аня Селиванова, или, как он ее любил называть Ганна – внучка местного путевого обходчика, вот уже который месяц не давала спокойно биться его сердцу. Её образ преследовал его днем и ночью, а терпкий запах волос промытых в ромашковом отваре кружил голову, когда она склонялась к его груди. Вчера у него состоялся-таки долго обещанный им Ганне телефонный разговор с родителями. Воспитанная в атмосфере, где свободные отношения, мягко скажем, не приветствовались, она долго настаивала на нем, не желая углублять взаимные симпатии до логичного аккорда без согласия на то родителей потенциального жениха.

Изменения в судьбе начались вчера ближе к вечеру. И связаны они были с предстоящим разговором «по душам» с родителями. Беседа получилась не самой приятной. Ну, да ничего иного он от своих родителей и не ждал, если честно говорить. Родители, которым он ежемесячно щедро отсылал «заработанные» средства, имели совсем иные матримониальные взгляды на его будущее. Мать уже не единожды открытым текстом заявляла, что нашла для единственного сына достойную партию среди львовянок и поэтому ждет не дождется возвращения любимого чада для совершения положенного обряда бракосочетания. При этом, она, то ли по своей женской наивности (нонсенс в словосочетании), то ли просто по своей закарпатской упертости, даже и помыслить не могла о возможных сердечных пристрастиях своего отпрыска. Отец тоже не слишком далеко ушел от матери, почти во всем соглашаясь с ней. Единственный пункт, по которому расходились их мнения, так это сроки предстоящего бракосочетания. Отец не без тайного умысла считал, что предстоящий брак может помешать их совместным с сыном планами по организации своего семейного бизнеса, связанного с перепродажей и ремонтом иномарок. Он считал, что сначала надо встать на ноги, а уж потом думать о продолжении славного рода Прокопчуков. Всё это Стефан прекрасно знал и морально, как бы уже приготовился к отражению родительского натиска. И вот, вчера вечером, наконец, собравшись окончательно с духом, он и решил провести, пожалуй, самую главную в своей жизни беседу. После вечернего построения, расположение части можно было спокойно покинуть, оставив все хозяйство, даже не на своего заместителя – младшего лейтенанта Дрына, который тоже куда-то улизнул после вечернего построения, а на расторопного «головниевого майстер-сержанта». Стефан никак не мог привыкнуть к принятому недавно ранжированию воинских званий. Уединившись под сенью яблони в саду своих квартирных хозяев, молодой лейтенант удобно расположился, чтобы осуществить задуманное. Он сначала решил было ограничиться телефонным звонком, но потом, после здравого размышления, изменил первоначальное желание в пользу беседы по «скайпу». Во-первых, это было, хоть и недешевое удовольствие, но разговор по «скайпу», на взгляд Стефана, нес в себе больше уважения к родителям, нежели простой звонок по мобильнику. А во-вторых, он позволял ему более четко отслеживать реакцию предков на шокирующую новость, а значит, позволит более оперативно отреагировать на не желаемую, но неизбежную негативную реакцию с их стороны. Реакцию родителей он просчитал математически верно (все-таки артиллерист, как-никак), по крайней мере, материнскую. После нескольких минут разговора на житейские темы, призванного усыпить бдительность озабоченной будущим своего сыночка мамаши, он и вывалил на голову бедной женщины потрясающую новость. После непродолжительного ступора было все: плач, театральное заламывание рук, угроза упасть в обморок, стенания на «разнесчастную» жизнь, да и то, разбитую вдребезги, мольбы и отчаяние в заплаканных глазах, все еще красивой, несмотря на свое почти на сорока пятилетие, женщины. Все это он стоически вынес, разумно не ввязываясь в дискуссию. По опыту общения с матерью он знал, что самым верным способом в противостоянии с ней это пережидание, когда у женщины закончится весь арсенал истерических убеждений. Молча выстояв под градом материнского непонимания, он как опытный психолог знал о существовании пяти стадий принятия неизбежного, а потому был спокоен, чувствуя, что первая стадия – полное отрицание, уже подходит к концу. Это было видно по тому, как все реже и реже вздрагивали ее плечи от всхлипов и сморканий в кружевной носовой платок. Оставалось пройти еще четыре. Следующей стадией должен был быть гнев. Стефан не стал тянуть с этим и быстренько вызвал его всего лишь несколькими короткими фразами:

– Мама, а, правда, что вы45 меня любите так, как заявляете? Или может у вас просто какой-то свой корыстный интерес, и вы банально хотите продать меня подороже? – осторожно поинтересовался он, глядя ей прямо в заплаканные глаза. Это был, несомненно, запрещенный прием. Всем сердцем он чувствовал, что нельзя бросать в лицо матери такие несправедливые обвинения, но холодный расчет подсказывал, что это, увы, единственная возможность сломить сопротивление горячо любящей, но эгоистичной в своей любви матроны. К счастью, отец не принимал деятельного участия в разговоре, а сидел себе тихонько в сторонке, нервно поглаживая свои колени.

Сказанных слов было вполне достаточно, чтобы мать вновь вспыхнула, но уже праведным гневом. Порция бензина выплеснутого им, в и без того, веселый огонек, придала пламени материнских чувств дополнительный импульс, и в то же время еще больше отнимая сил у ее сопротивления в будущем. Вновь началась истерика, но уже с упреками в сыновней неблагодарности за бессонные ночи возле его колыбели, за последний кусок хлеба, отданный ему и прочими полагающимися в таких случаях словами. Дождавшись, когда и эта волна, накрыв его с головы до ног, пронесет свою основную массу, он нанес второй, еще более мощный удар, сказав почти без эмоций:

– Мама, если вы и дальше будете настаивать на своей точке зрения, то извините, что мне помешает просто остаться здесь? Тут хороший и теплый